Старая сказка

 Есть сюжеты, что повторяются из века в век, от поколения к поколению. Прекрасная принцесса, заколдованный принц, злокозненная ведьма. Иногда маски имеют вариации – принцесса излишне предприимчива, принц не совсем адекватно воспринимает жизнь, а ведьма… Пожалуй, с нее и начнем.
Что такое удача? Выигрыш крупной суммы, незабываемая ночь с ярким партнером, развлекательная командировка в европейскую столицу? И чем она отличается от счастья? Насыщенностью ощущениями и протяженностью во времени? Скорее физическими, чем психологическими аспектами? Каждый ответит на этот вопрос по-своему.
Оля приносила окружающим удачу. Дети чувствуют таких сразу. Пинок в стул. Конспиративное шипение:
- Олька, восемь или три? Ты тока подскажи, решения есть.
Ответом – молчание. И потому следует болезненный тычок в плечо. Конечно, с той стороны, что не видит учитель. Уже не шепот, а злобный клекот:
- Ды ты че, ведьма, жалко тебе ответить что ли?
Не оглядываясь, медноволосая девочка шепчет: «Три».
Сзади довольное хмыканье – правильный ответ имеется. А подогнать к нему решение – проще простого. Даже если порядок действий будет неверным, все равно «прокатит», поскольку помогала рыжая.
- Малова, ты что опять себе на контрольной позволяешь? – это училка, Зоя Римовна. Дама лет сорока с выщипанными бровями на круглом лице и несложившейся судьбой. Потому к ученикам она беспощадна, – Учти, оценка у тебя уже на балл ниже. А продолжишь в том же духе, то за дверь, и в класс только через завуча.
Если приносишь удачу окружающим, это не значит, что она сопутствует тебе самому. Чаще, наоборот.
- Народ, ну никто же к сочинению не готов, – это баскетболист, пловец и вообще спортивная краса и гордость школы Сашкец по кличке Подонок, – Давайте все свалим и скажем, думали, что урок отменили.
Все головы рефлекторно поворачиваются к Оле. Если она идет, то прокатит без особого скандала. Глаза девушки за стеклами очков наливаются слезами. Поэзия начала века. Блок, Ахматова, Гумилев, имажинисты. Любимая тема. Предвкушение восторга от возможности выбора из дорогих сердцу судеб и стихов. Полтора часа творчества в школьной тиши.
Но вот эта тишина гнетет. Десятки пар глаз изучают спасительницу. Или отступницу, это как оно повернется. Взгляды настороженные или насмешливые, безразличные – а какая разница, что делать, лишь бы вместе. И провоцирующие, с подтекстом – только посмей отказаться! Но всем литература глубоко безразлична. Как и ее преподавательница, робкая, непонятным ветром занесенная в школу Таисия по кличке Моська. Потому что мелкая и не может на грубость ни сама ответить, ни пожаловаться начальству. С кем другим так поступить бы не решились. А вот с Олей и Моськой запросто.
- Рыжая, – Подонок присаживается на стол, полуобнимает, проникновенно заглядывает в блестящие влагой зрачки, – ты ведь не подведешь коллектив? Гляди, все только на тебя смотрят!
Ну что тут можно сделать?
- Самый удачный класс за всю историю школы, – это уже на педсовете, – почти половина тянет на золото, – директор внимательно смотрит на коллег, – но столько нам гороно просто не позволит. Давайте думать, кого отцепляем?
Ольга к числу отличников не относится. Конечно, ученица не бесталанная, но не из лучших. Кроме того, проблемы с дисциплиной. Всегда вокруг нее непонятная активность. Особенно на контрольных и экзаменах. К тому же, если что-то происходит, Малова постоянно среди участников. Слава богу, ничего серьезного не было, но все же.
- Оль, на фига тебе филфак? – за столиком в кафе четверо. Если точнее, трое и одна.
- Это вообще не образование, давай в медакадемию, – двоим из троицы нужно обязательно продавить это решение. Они верят, если идти с рыжей, все срастется. Иначе – без шансов. Третью, Аню, поступление не волнует. Золотая медаль, знакомые в приемной комиссии. В крайнем случае, нет проблем оплатить учебу в коммерческой группе. Но удача никогда не бывает лишней. А тем, кто тусуется рядом с Маловой, фортуна катит со страшной силой. Кроме того, разумные девушки предпочитают иметь окружением менее красивых. А у Оли внешность даже не такая, из которой при определенном умении и усилиях все же можно сделать что-нибудь приемлемое. Прямо скажем, рыжая попросту непривлекательна. Широкое лицо с постоянно живущими на нем крупными конопушками, медные жесткие негустые волосы, толстый нос, тяжеловатый подбородок и вдобавок разноцветные глаза, один зеленый, другой карий с синими вкраплениями. Да и с фигурой девушке не повезло. Талия переходит в бедра не рельефно, а полого, словно горлышки пивных бутылок из советских времен, все крупновато, выпирает в разные стороны. Словно внутренняя жизненная энергия стремится выплеснуться наружу, расшириться грудью, животом, бедрами, ногами, всем, что может расти.
Зато любят ее все, от детей до вредных старушек на скамейках у подъездов. Безотказная к любой просьбе, даже посидеть день с соседским больным ребенком или сходить в неблизкую аптеку. А когда кто-нибудь поранится, ей достаточно погладить поврежденное место, и боль проходит, кровь останавливается, сворачиваясь и защищая рану багровой нашлепкой. Вот и дополнительная причина стать медиком. Конечно, ее снова уговорили. Родители понедоумевали из-за изменения жизненных планов дочери, но возражать не стали.
Мама выросла в детском доме и про свою родню ничего не знала. Но иногда рассказывала Оле про свекровь. Та была ведьмой. Деревенской, правда. Прожила долгую жизнь у предгорий Алтая, недалеко от мест, где Рерих искал легендарную Шамбалу. Семь раз была замужем, и схоронила всех супругов. Не уживается сильный пол рядом с представительницами этого сословия. Единственного сына родила, когда ей было за пятьдесят, от соседа, сбежавшего от супруги к женщине значительно себя старше. Вся деревня плевалась. В сторонку, конечно. В глаза-то никто ничего сказать не решился. Кому нужно иметь проблемы со здоровьем, своим или близких? А ведьма могла в этом плане как помочь, так и сильно … помешать. Дед, правда, долго не протянул. Лет через пять ушел в тайгу и не вернулся. Потом, вплоть до снега, прочесывали буреломы местные жители, и спасатели на вертолетах прилетали. Но так никаких следов и не нашли. Отец о своей матери вспоминать не любил. А сама Ольга виделась с бабушкой только раз, перед самой ее смертью – когда та потребовала от сына привести к ней внучку.
- Внуча, ты можешь жить или для себя, или, не дай судьба тебе такой кручины, для других, – лежащая на едва помещающейся в тесной горнице тахте женщина ухватила высохшей, подобно птичьей лапке, кистью руку девочки, взглянула горячими темными глазами, словно прижгла душу так, что сердечко заныло, – но выбор тебе нужно сделать здесь и сейчас.
Ребенок растерянно посмотрел на умирающую старуху. Зачем она заставила приехать через тысячу километров к своей постели?
- Не могла я уйти, пока тебя не увижу, – прошелестел с подушки ответ на невысказанный вопрос, еще больше напугав девочку.
- Мама, чего ты от нее хочешь? – в спаленку заглянул отец, – ей в школу и то через год, что ты ее терзаешь?
- А ты выйди, – властно сказала женщина, и мужчина осекся, переступил с ноги на ногу, неуверенно оглядываясь, направился к порогу, услышал в спину, – после моей смерти здесь распоряжаться будешь. Потерпи, недолго осталось.
Скрипнула дверь. В избе стало тихо. Тикали стилизованные под старину, с дверцей для кукушки, часы на стене. Запах нашатыря, других резких «городских» лекарств перебивал духмяный аромат трав и веток со скрученными сухими листьями, снопиками развешанных на протянутых под потолком спаленки лесках. Дождя не было, но бугрившиеся над деревней тучи плотно перекрывали небо, и только вдали за околицей лучи солнца пробивали путь к крашенной в желто-зеленый цвет тайге и серым стылым верхушкам гор за ней.
- Слушай, внуча, – низким грудным голосом продолжила бабушка. В окнах отозвались тонким звоном срезонировавшие стекла. В кухне что-то тяжелое упало с печи и покатилось по полу. Ошалело мявкнул, спасаясь от неведомой опасности, кот. Влетел в горенку. Вздыбился черной шерстью, с порога разглядывая сумасшедшими зелеными зрачками людей.
- Ты ОБЯЗАНА выбрать, – старуха ухватила обеими руками пытающуюся отодвинуться девочку, собирая последние крохи едва теплящейся жизни, попыталась объяснить, – И если ты будешь жить для себя, то всем вокруг будет плохо. Но тебе хорошо, – Оля замерла, с ужасом глядя на приподнимающуюся с подушки растрепанную дряхлую женщину. Холодные пальцы с длинными коричневыми ногтями цепко держали за словно замороженное плечо. Онемение стало распространяться по телу. Достигло сердца, несильно кольнуло в него, ледяным ознобом разлилось по животу, сделало непослушными задрожавшие ноги. Старуха вместе со словами будто исторгала из себя некую мешавшую ей энергию. Даже не столько саму эту тревожную силу, сколько словно жившее внутри нее необузданное существо.
- А если ты будешь жить для других, то им будет хорошо, а тебе плохо, – пытаясь помочь девочке с правильным решением, добавила, – Мы все, я, моя бабушка, ее прабабка, все, о скольких знаю, жили для себя. И не жалеем об этом..
- Я хочу, чтобы меня любили, а не как тебя, все боятся, – выкрикнула Ольга, выдирая кисть из цепких пальцев и отшатываясь от постели.
- Пусть пока будет так, – неохотно сказала старуха, выпуская девочку. Словно рассыпаясь на части, облегченно откинулась на подушки.
Оля отскочила к порогу комнаты, выход из которой перекрывал похожий на изготовившуюся к прыжку маленькую пантеру недобро смотрящий кот.
- И запомни еще одно, – устало выдавливая из проваливающегося рта слова, продолжила отворачивающаяся к стене ведьма, – чем позже ты пожалеешь об этом своем выборе, тем хуже потом будет окружающим. Мы платим людям той монетой, что они заслуживают. Не позволяй ИМ скопить перед тобой очень большой долг, а то расплатиться не смогут, – махнула рукой, – теперь уходи.
Девочка перепрыгнула через шарахнувшегося от нее кота, заливаясь слезами от пережитого ужаса, пролетела проходную комнату, кухоньку, заставленный обок стен деревянными кадками коридорчик, уткнулась в плечо сидящего на ступеньках отца.
- Ну, все, доча, – проговорил он, гладя голову девочки дрожащей ладонью, – все, Оленька. Все кончилось. Умерла бабушка. Я это чувствую.
Через открывшуюся в тучах прореху глянуло теплое солнышко, опрокинуло золотые полотнища лучей на маленький домик под крашеной в красный цвет листовой крышей, садик с покрытой спелыми гроздями рябиной и обсыпанными желтыми ранетками яблонями, на большого, сгорбившегося как от неземной тяжести мужчину и прильнувшую к нему девочку.
Этой ночью Ольге впервые приснилось ЗЕРКАЛО. Сразу стало понятно, что его надо называть только так, с большой буквы. А может, это было не зеркало, а что-то иное. Но явилось в сновидении оно именно им, старинным, с длинной гнутой ручкой, девичьим зеркалом, с темной опалиной по бронзовой окантовке и матовым, как покрытым инеем, стеклом. Вращаясь, предмет приплыл из далекого тумана, остановился перед глазами, покачиваясь и дразня прекрасными формами и скрытой таинственной сущностью. Обязательно нужно что-нибудь пожелать, поняла девочка, иначе этот сон не закончится никогда. Вспомнила беззвучные слезы мамы в те частые вечера, когда отец задерживался допоздна или совсем не приходил домой. Выходные, что они, уставшая брошенная мужем женщина и ее маленькая дочь, коротали вдвоем перед телевизором. Свою радость, когда папа находил время забрать ее из группы, или, тем более, утром отвести в детсад. Когда он усаживал ребенка на свои плечи, вознося Ольгу на небывалую высоту, сердце сладко замирало, и все вокруг завидовали девочке, смотрели на нее снизу вверх, как на принцессу на троне.
- Пусть мама станет такой красивой, что папа к ней вернется, – прошептала Оля, – и пусть он всегда ночует дома. И чтобы они больше не ссорились.
По стеклу пробежали разноцветные искры. В соседней комнате всхрапнул сидящий над гробом отец. Скрипнуло дерево. Зеркало затуманилось и растаяло. О пол глухо ударились ноги. Шаркающие шаги стали приближаться к порогу. Холодный ужас сковал тело девочки.
- Ты приняла дар и воспользовалась им, – силуэт старухи выступал темным размытым пятном в светящемся проеме двери, – и теперь тебе платить людишкам везением или неудачами за их отношение друг к другу и к тебе.
Снова повторила уже сказанную фразу, – Они неблагодарны, потому не дай очень сильно возрасти счетам человеческим. Потому как могут не суметь по ним расплатится.
Исчезая в кроваво-красном мареве, ведьма добавила, – если будет очень плохо, возвращайся жить сюда, к Шамбале. Здесь наша сила становится почти ничтожной, и потому жить легче..
Оля почувствовала, как матрас под ней превращается в колодец, и она проваливается в теплую мокрую глубину, тонет в темной воде, вялыми непослушными руками безуспешно пытаясь ухватиться за края сохраняющей свое существование кровати.
- Что ты, доча, что случилось? – спасением ворвался в кошмар голос отца. Его глаза с тревогой смотрели в расширенные зрачки испуганного ребенка, – Да ты что, описалась, что ли? Ну, вот… Ладно, сейчас переоденемся. Ночевать, пока не уедем, будешь у тетки.
Сердито добавил:
- Думаю, нечего тебе с НЕЙ, даже мертвой, в одном доме делать.
В семье у Маловых со временем действительно все наладилось. И потом ЗЕРКАЛО частенько появлялось во снах девочки, ожидая ее приказов. Многое, чего желала Оля, окружающим удавалось. Либо не сбывалось, но события разворачивались таким образом, что все равно люди были довольны. Со временем Ольга научилась вызывать образ ЗЕРКАЛА наяву. Для этого было достаточно закрыть глаза и вспомнить те самые первые ощущения, когда волшебный предмет словно приплыл из далекого тумана. Иногда Оля пробовала хотеть «для себя». Но в этих случаях ничего «не срасталось», или выходило как-то «боком». Когда она несколько недель подряд желала иметь голубые глаза, цвет изменил только один зрачок. Да и то – на карий с вкраплениями синего. Попытка «выкрасить» в белый прежде светло-каштановые волосы привела к тому, что они порыжели, и из густых стали редкими и жесткими. Если хотелось получить в подарок куклу, то дарили либо не то, либо сразу же игрушка ломалась настолько, что исправить было невозможно. Со временем Ольга перестала просить что-либо себе. Все равно получалось так, что только настроение портилось. Зато окружающим с ней везло. Когда она этого хотела.
Благосклонностью сильного пола Малова похвастаться ни могла. Те из парней, что себя высоко ценили, предпочитали общаться с более видными девчатами. С рыжей куда появишься? Засмеют. Ущерб репутации. Если никого лучше найти не смог, сам сколько в глазах окружающих стоишь? А с ребятами попроще ей было не о чем говорить. Прикасаться же к себе она никому не разрешала. И к двадцати годам махнула рукой на свою личную жизнь, смирившись с участью старой девы.
Поэтому осторожный интерес проводящего с их потоком лабораторные работы долговязого очкарика-аспиранта поначалу привел ее в недоумение. Первой мужское внимание засекла опытная в таких делах Анна.
- Гляди-ка, Олюш, а эта глиста на тебя, похоже, запала, – возвращаясь по заметенному желто-багряной листвой бульвару домой, недоуменно сказала она подруге, с иронией добавила – а ты присмотрись, парень-то заметный. И высокий, и уже препод. Кандидатскую защитит, так долларов пятьсот, наверное, получать будет, завидная партия.
Анька язвила, но глаза у нее были серьезные:
- А что, давай его на тебе женим? Все легче учиться будет, – продолжила, имея в виду прежде всего себя, – на свадьбе хоть погуляем. Я уже выяснила, говорят, у него ни с кем ни-ни, человек серьезный. Может быть, даже девственник. Слава богу, что не гей. Хотя, если на тебя клюнул, то…
И статная блондинка задумчиво покачала головой, приглядываясь к неказистой подруге. Ольга привычно «проглотила» ехидный укол красивой товарки, но от ее предположения о мужском к себе внимании опешила, смутилась:
- Да ну тебя, выдумаешь тоже.
Вечером все же вспомнила задумчивые серые глаза Игоря Петровича, иногда словно ненароком, но внимательно ее рассматривающие. Смущение и неловкость парня, когда их взгляды пересекались. Спокойствие и уверенность аспиранта, его доброе и внимательное отношение к студентам. То уважение, которое явно оказывалось молодому ученому на кафедре. Внутри сладко заныло сердце. Может быть, и у нее как-нибудь все сложится, или она не женщина и не может быть привлекательной и желанной? А пусть не солидный возрастом, но уже величаемый по имени-отчеству преподаватель ей нравился больше, чем шумные соседи и бывшие одноклассники с их пустыми разговорами и липкими, то словно нечаянными, то наглыми прикосновениями. Да и совсем он не долговязый. Высокий, пусть и не широкоплечий мужчина, а что кажется таким неловким, так только потому, что одежду себе подбирать не умеет, носит, что попало.
Ночью снова приснилось ЗЕРКАЛО. Туман, из которого оно появилось, изнутри светился золотом и был пронизан разноцветными блестками. И само ЗЕРКАЛО выглядело нарядным, окантовка отливала то малахитом, то багрянцем, то перламутром.
- Пусть у НЕГО все будет хорошо, – во весь голос, будто выступая на собрании, пожелала девушка. Потом тихо, словно желая запретное, добавила, – ну, и у меня тоже…
Инициативу по воплощению матримониальных планов взяла на себя Анюта. На учебу она особ