Сорокадвухлетний кинорежиссер, Захар Жвачкин сидел в кафетерии нового высотного здания Дома Кино, выстроенного недавно в парковой зоне города Красноярска, за чашкой сургучно-крепкого кофе и мрачно рассматривал заоконный пейзаж осеннего бульвара. Он ждал своего молодого помощника с новым киносценарием.
Вскоре в зал упомянутого кафетерия, как бы боязливо озираясь по сторонам, вошел его помощник, Григорий Егоркин, и крадучись вдоль стен плавной походкой подплыл, наконец-то к столику с кинорежиссером.
– Вот, – выдохнул он почему-то шепотом на ухо, – и протянул слегка помятые листки Захару. Жвачкин сунул за щеку конфету, и принялся читать:
«Белесоватый туман стелился меж деревьев, прикрывая собой серый дождливый день. Рваные клочки комковатого молочного облака окутывали желтую охру октябрьской листвы развесистых кленов. Сумеречное утро не торопилось расстаться с уходящей темнотой ночи. Если не смотреть на часы, то было совершенно не ясно, то ли светает, то ли вечереет. Капли воды висели в воздухе и выпадали росой на осенние лица прохожих. Сизо-серые оттенки глубокой осени сливались в единую минорную гамму, поющую свою сольную песню грусти и уныния. Моросил мелкий-мелкий осенний дождь…».
– Хм, это что, киносценарий? – спросил он без особого энтузиазма у Егоркина.
– Самое начало, – шмыгнул носом помощник.
– Не вижу идеи, – безразлично пожал плечами Жвачкин.
– Как не видите!? Довольно прозрачный намек на философичность рассуждений о переменчивости всего в мире. Я хотел, чтобы не хуже, чем у Тарковского. Этакое, понимаете ли, настроение грусти, может быть, одиночества людей, ну и каких-то отдаленных неясных ассоциаций.
– Угу, ассоциаций, говоришь? Очень отдаленных и совершенно неясных. К какому месту привязан эпизод? География где? Мда-а.
– Что, Захар Никандрыч, ты там был? – спросил Егоркин, показывая пальцем вверх и присаживаясь за столик рядом.
– Был, – обреченно кивнул головой Жвачкин.
– Дали денег?
– Дали.
– Сколько?
– А-а. Фигу с дрыгой.
– Чего делать-то будем?
– Чего-чего. Кино снимать.
– Хватит?
– На то, что я хотел – не хватит. Натурные съемки южной тропической флоры с попугаями, синее море с медузами, массовка, дублеры, каскадеры – это все не для нас. Дорого стоит. Кроме того, я не Тарковский. Он один такой.
– Как же нам быть?
– Ты есть хочешь?
– Да я позавтракал, может чашку кофе.
– Иди, возьми.
Егоркин быстро слетал к стойке бара и вернулся, на ходу помешивая сахар.
– Я имел в виду не сейчас. В принципе, ты есть хочешь?
– В принципе? – Егоркин пожал плечами, – три раза в день, как и все.
– Да-да. Как и весь персонал. Поэтому на такие зарплаты у меня не хватит финансов. Будем снимать, во-первых, то, что пользуется спросом.
– Детектив, что ли? Их вон, сколько крутят по ящику. Целые сериалы. Тошнит от них.
– Мы будем снимать фантастический боевик. Раз. Во-вторых, малым форматом.
– Не понял я, что-то, Захар Никандрыч.
– Означает, малой группой, то есть, ты да я, да мы с тобой. Один оператор. Актеров будем приглашать согласно количеству наших героев, и …крупным планом. Еще лучше, чтобы каждый актер играл по две или три роли. Спецэффекты, декорации, костюмы и атрибуты сейчас делаются на компьютере. Пара толковых программистов, и готово. Для ясности сюжета добавим голос за кадром. Есть у меня на примете неплохо поставленный голос с умеренной хрипотцой, хара-актерный. Мой сосед дед Кузьма. Он за мешок картошки с квашеной капусточкой, тебе что хошь, за милую душу и споет, и спляшет, и за кадром прочитает. Он в молодости в самодеятельности участвовал. Хороший голос, душевный! Так-то. Одна закавыка беспокоит.
– Какая закавыка?
– Сюжет, братец, нужен. Сюжетец, знаете ли. Это должна быть не просто фантастика, а ФАНТАСТИКА с большой буквы, нечета Джорджу Лукасу! Не просто боевик – а БОЕВИК, не триллер – а ТРИЛЛЕР по полной программе. Люк Бессон и Стивен Спилберг чтоб отдыхали! Ты понял, Гриня? Обязательно сделай географическую привязку к пригородам Красноярска, чтоб натурные съемки уложились в смету. Еще лучше, чтобы история была основана на реальных событиях. Сюжет завтра утром должен лежать у меня на столе, иначе денег нам не дадут вовсе, – Жвачкин озабоченно вздохнул, – ты понял?
– Я-то понял, Захар Никандрыч. Где же я его за один день найду? Тогда я пошел, что ли?
– Ошибаешься, мой друг. В твоем распоряжении не просто день, а один день и одна ночь. Смотри, наблюдай, примечай и записывай! Все, что увидишь, должно идти в строку и ложиться на бумагу. Молодым спать вообще можно по выходным только. Да, кстати. Обожди. Дай-ка свои листки.
Он несколько минут что-то там исправлял, дописывал и черкал.
- Держи, это возможное начало для нашего фантастического, хм, блокбастера, – Жвачкин усмехнулся.
Егоркин взглянул на текст.
«Красноватый туман стелился меж деревьев, прикрывая собой серый дождливый день. Рваные клочки комковатого кровавого облака окутывали желтую охру октябрьской листвы развесистых кленов. Промозглое утро не торопилось расстаться с нехотя уползающей темнотой ночи. То ли светает, то ли вечереет? Капли воды висели в воздухе и выпадали грязно-рыжей ржавчиной на осенние лица прохожих. Из-за этого люди становились одинаково похожими друг на друга. Сизо-серо-бурые оттенки глубокой осени сливались в единую минорную гамму, поющую свою сольную песню грусти и уныния. Ее подхватывал налетающий порыв ветра и завывал в кустах голосом собаки Баскервилей. Проходя мимо заветного места, прохожие крестились и торопились прочь…».
– Как тебе? – спросил кинорежиссер.
– Впечатляет.
– То-то же, иди, дорогой, ищи свой-мой-наш сюжет! Утром жду, и все, как положено: пролог, завязка, кульминация, развязка, эпилог, ну и прочее должно быть на своих местах. Понял? Давай!
Егоркин сунул листки в куртку и вышел на улицу, пересек трамвайные пути и присел на скамейке в сквере. Дождь давно кончился, и выглянуло солнце, весело освещая ажурное золото еще не опавших крон. Григорий Егоркин сидел в задумчивости и ковырялся в зубах, пытаясь избавиться от ириски, которой угостил его Жвачкин. Сюжет, сюжетик, сюжетец! Где же его раздобыть-то? Он оглянулся по сторонам. Первоклашки бегали наперегонки между кленами и пинали шуршащую листву. Детишки радостно распевали разные дразнилки. Нечаянно Егоркин очнулся, и его слух выхватил одну из дразнилок: «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, …и надпись написал – у попа была собака…».
– Стоп! Вот готовый сюжет для нашего блокбастера! – пробормотал Егоркин и поспешил домой, прокручивая в голове пришедшую идею. Поднимаясь по лестнице, он забрал из почтового ящика местную газету. Его интересовал раздел неожиданных новостей.
Молодой сценарист сидел с чашкой чая за компьютером и распевал: «У попа была собака, он ее любил…». Название киносценария и первые строки «легли на бумагу» легко и споро. Он вспомнил наказ режиссера и, дотянувшись до книжной полочки, взял карту пригородов Красноярска, развернул ее. Егоркин водил пальцем по линиям шоссейных дорог и мучительно пытался найти подходящее живописное местечко, куда относительно просто было бы добраться их съемочной группе.
- Торгашинский хребет тянется вдоль правого берега могучей сибирской реки Енисей. Крайняя северная вершина горной цепи, вулкан Кара-Даг. До него всего каких-то двадцать километров от города!
Егоркин встал из-за стола и выглянул в окно. Тучи разошлись, и небо очистилось. Высыпали звезды. Взошла полная луна, озарившая серебристым светом верхушки деревьев и внутренний дворик. На лунной тропинке показались двое соседей. Они вдвоем тащили мешок с картошкой и громко беседовали о разнице цен на рынке и в магазинах. Егоркин закрыл форточку, задернул шторки и включил свет. Пробежал новости по диагонали, и наткнулся на заметку «Загадочное происшествие в деревне Лукино».
- Теперь ищем таинственную деревеньку. Ага. Через Кузнецовское плато, мимо скалы Шуваева мыса можно попасть в эту деревню Лукино. Хорошая идея!
«…В деревне Лукино, где жил священник, отец Онуфрий, со своим семейством, пошла новая мода – лечиться от всех болячек козьим молоком. Ближайшие соседи попа тоже развели небольшое стадо коз. Подросли козочки, потолстели. А однажды осенью на подворьях начали происходить и вовсе странные и загадочные события. По утрам находили крестьяне козочек задранными. Ясно было одно – это чужак. Решили хозяева выследить загадочного охотника.
За деревенской околицей раскинулось ржаное поле, за ним виднелся сосновый бор. По лесной дороге и черному камню «курумнику», поросшему желто-зеленым мхом, можно попасть на Яхонтовую поляну, а потом и на берег речки Базанхи. Этим маршрутом «лукинские» следопыты прошли дважды и ничего подозрительного не заметили.
Однако они даже не предполагали, что спящий вулкан Кара-Даг, которым регулярно любовались жители деревни Лукино, а также ближайшие окрестности, включая колосящееся ржаное поле, не всегда притягивал к себе взоры исключительно пытливых туристов-натуралистов и приезжих. Не смогли отказать себе в удовольствии ознакомиться с местными достопримечательностями и …залетные гости, оставившие пресловутые круги на поле».
Егоркин просидел за сочинением нового сценария долго и лег спать лишь под утро. Его разбудила бабушка. Она громыхала на кухне посудой. Заспанный внук, зевая и потягиваясь, вышел из спальни, и когда он собирался побурчать на шумное утро, вдруг понял – что в этом есть что-то необыкновенно хорошее. Да определенно. Его мрачное настроение мигом улетучилось, учуяв запах свежеиспеченных пирожков с жареными грибочками и луком.
– Бабуля, ты просто молодец сегодня! Пирожки с чем, с грибами, да? – чмокнул он в щеку бабушку, заглядывая за ее спину на поднос.
– Умывайся, полуночник! С маслятами – кивнула бабушка.
Пока Григорий Егоркин уминал пирожки и слушал новости по радио, обсуждая с бабулей новый киносценарий, из своей комнаты показался младший братишка шестиклассник Егор Егоркин, которого домашние звали просто Ежик. Он протер глаза и быстро сообразил, что брат за ночь написал, что-то новое, а он этого еще не читал. Завтракал старший брат, обычно не торопясь, следовательно, у него был шанс. Ежик потратил пару минут на подбор пароля к «секретным материалам» будущего обладателя Оскара и, найдя искомый файл, погрузился в чтение. Общий вердикт молодого поколения был весьма не лестным – «Ерунда! Надо брату помочь». Ежик запустил пятерню в давно не стриженую шевелюру, почесал затылок и приступил к оказанию «гуманитарной помощи»…
***
«Необыкновенно большая голубая луна показалась из-за тучи и осветила мертвенно-бледным светом окрестности вблизи небольшой деревеньки Лукино, состоящую из двух частей – старой, чисто по-старинному деревянной и самобытной, и новой, с двухэтажными коттеджами современного городского типа, где селились «новые лукинцы». Между собой жители так и называли эти части: Старое Лукино и Новое Лукино. По ночам стало холодать, и деревенский люд в Старом Лукино затопил печки. Бревенчатые дома, построенные давно и крепко, по-сибирски, из местного леса, отапливались по старинке – печкой с дровами. Редко у кого были газовые баллоны, да печки с форсунками. Дымок из труб тянулся ветром в сторону леса. Вдали на пригорке виднелись новенькие купола церкви, которые сверкали лунно-голубым серебром, придавая пейзажу таинственный вид. От земли поднимался пар. Он сгущался у земли, клубился над пожухлой травой и устремлялся вверх, размывая очертания предметов. С болот тянуло прелью и сыростью.
Если бы кто-нибудь из жителей деревеньки маялся бессонницей, то, наблюдая в окно, заметил бы, как лунный диск перечеркнула горизонтальная линия молнии. Нечто бесшумное зависло над скошенной стерней и опустилось на землю. В грунт впились три крепкие механические ноги. Откинулась дверь нижнего люка под брюхом двояковыпуклого аппарата. Луч света, словно столбом скользнул по ржаному полю и замер где-то рядом…
Чуп открыл глаза. Он еще помнил, как в недрах его чрева кто-то копался, перебирая по очереди и замыкая разные контакты, хотя, он был уверен – у него все в порядке. Последний плазменный разряд стер прежние ощущения, а вместе с ними и часть ценных воспоминаний. Чуп осознал, что сейчас он – разумное существо и, пожалуй, самец. Человек. Выглядел он крупным мужчиной в меру упитанным, и в самом расцвете сил. Он оглянулся кругом.
Время, казалось, замерло. Ребристые облака, силуэт которых похож на давно не евшую селедку, висели высоко в темном фиолетовом небе. Ночь. Необыкновенно большая голубая луна показалась из-за тучи и осветила мертвенно-бледным светом окрестности вблизи небольшого поселения. Холодно, брр! Глубокая осень. Инопланетянин поежился, привыкая к холоду и сырости. Терморегуляция работала слабо. В земном мире время текло иначе, чем на его родной планете. Субстанция времени была тягучей и вязкой смазкой между событиями. Он просто почувствовал эту тягучесть кожей или какими-то другими вживленными рецепторами, сенсорами и встроенными детекторами. События развивались медленней, чем «медленно». Медлительность и неспешность – девиз любых перемен на Земле! Ни дуновения ветерка, ни шевеления веток. Тихое осеннее настроение. Лишь листья кружились и падали золотисто-желтым дождем ему под ноги. Листопад. Пятипалые листья, похожие на лапы животного, он забыл какого, падали и падали каждый день. Чуп дал бы этой планете иное название. Планета по имени Осень. Она и завораживала, и одновременно убаюкивала сознание. Хотя, возможно, его странные мысли есть последствия глубокой гибернации?
Жители тихой и забытой всеми деревеньки ни о чем не ведали. Проведшие трудный день в хозяйственных хлопотах о спасении урожая от дождя и непогоды, люди крепко спали, закрыв ставни и не забыв накануне запереть скотину и птицу крепко-накрепко в своих сарайчиках. Осень – горячая пора для сбора урожая. Где-то на окраине заскулила собака, залаяли по очереди и другие мелкие шавки и шавочки, завыла противоугонной сиреной чья-то машина во дворе, громко пропел следом петух, и …все улеглось. Таинственная голубая луна купалась в небесной звездчатой россыпи мелких зерен звезд и плыла к полуночи. Деревня Лукино мирно спала дальше. Подумаешь, обычные деревенские звуки!
Забор поповского подворья был крепким, кирпичным и не очень высоким. Две странные тени показались на лунной тропинке. Они вдвоем тащили мешок и негромко о чем-то переговаривались между собой. Две пары фасетчатых фиолетовых немигающих глаз зорко всматривались в темноту двора. В одной половине ближнего к воротам сарая лежала холеная сука со щенками. Она вздрогнула, приподняла повыше морду, потянула воздух носом и навострила уши, прислушиваясь к чужеродным шорохам и звукам. Легкий оскал придал ее морде выражение злобности. Собака поняла, что Нечто находится где-то рядом. И это – Чужак. Не человек. Незнакомый запах. Совершенно чужой!
Во двор через забор перелетел увесистый мешок и тяжело шлепнулся на кучу хвороста. Собака храбро кинулась вперед на Нечто, вгрызаясь в мешковину. Победный клок ткани она выплюнула из пасти, но продолжала рычать, заглядывая вовнутрь мешка. Через дырку в мешке Нечто бесформенное и скользкое перетекало наружу, пока не приняло вполне конкретный вид и законченную форму неизвестной породы существа. Собака вскочила и зарычала, а затем громко тревожно залаяла, призывая хозяина. На крыльцо вышел сонный отец Онуфрий со старым охотничьим ружьем, доставшимся ему от прадеда. То, что он увидел, не поддавалось описанию. Поп перекрестился.
– Господи помилуй! Поди прочь! Тьфу ты, нечисть! – Грянул залп. Нечто взвизгнуло, высоко подпрыгнуло и сигануло обратно за забор. Хозяин перекрестился, погладил любимицу по загривку, почесал за ушком. – Ну-ну, не бойся милая все уже позади. А ты у меня молодчина. – Двери дома заскрипели, свет погас. Наступавшее утро было столь же необычным, как прошедшая ночь.
Красноватый туман стелился меж дерев, прикрывая собой серый дождливый день. Рваные клочки комковатого кровавого облака окутывали желтую охру октябрьской листвы развесистых кленов. Промозглое утро не торопилось расстаться с нехотя уползающей темнотой ночи. То ли светает, то ли вечереет? Капли воды висели в воздухе и выпадали грязно-рыжей ржавчиной на осенние лица прохожих. Из-за этого люди становились одинаково похожими друг на друга. Сизо-серо-бурые оттенки глубокой осени сливались в единую минорную гамму, поющую свою сольную песню грусти и уныния. Ее подхватывал налетающий порыв ветра и завывал в кустах голосом собаки Баскервилей.
Едва забрезжил рассвет, как жители, спешащие на утреннюю дойку, на ферму, обнаружили на своих полях странные круги и три вмятины, похожие на следы от бурения скважины. От этого места исходил резкий неприятный сероводородный запах. Проходя мимо заветного места, редкие прохожие крестились и торопились прочь…
Утром в новом дровяном сарае отец Онуфрий обнаружил еще одного щенка, которого сука, по-видимому, родила прошлой ночью. Новорожденный щенок был чрезвычайно крупным и как-то не особенно похожим на собачью породу. Собака отказывалась его кормить и отпихивала неугодного носом. Поп пожалел малыша и взял его в дом. А для кормления щенка он приспособил детскую бутылочку с соской.
Шло время. Щенок рос, рос и вырос, без малого, размером с теленка. Чудовище имело кривые длинные клыки и толстые волчьи лапы. Собака, если ее можно было назват